Армия Судьбы - Страница 79

– Она в подземелье. Кажись, – робко подал голос парень, указавший на Узкоглазого.

– Где?

– В подвале, – белыми от боли и страха губами пролепетал Узкоглазый, когда Альс приставил острие лекса к его животу. – Лестница вниз.

Альс выругался. Страшно, богохульно и коротко. И с наслаждением вонзил нож в брюхо Узкоглазого, обрекая того на долгую и мучительную смерть, как тот и заслуживал. Эльф взял Хемов меч, а свои, к общему изумлению, отдал Парду.

– Держи. Этого, – он указал на сообразительного обладателя шаровар, – отпустить, – и добавил: – Уходите из города и ждите от меня вестей.

Останавливать Ириена было бесполезно, как нет смысла становиться на пути горной лавины. Лангерам осталось только молча глядеть, как эльф ныряет в темноту подземного хода.

Пард в задумчивости поскреб свою бороду и выразился так, что заставил покраснеть даже орка.

«Хорошее выражение», – мысленно одобрил Яримраэн и добавил от себя несколько красочных прилагательных.

Джасс не сразу поняла, что оказалась в ловушке, а когда догадалась, было уже поздно. Она подергалась вперед и назад, попыталась подтянуться на руках, но каменные плиты словно специально сжались плотнее, и Джасс очутилась в положении жука, застрявшего в толстом книжном переплете. Еще некоторое время она сосредоточенно вертелась на одном месте в поисках наиболее удобного расположения, но время уходило, а в расщелине места больше не становилось, и вперед Джасс не продвинулась ни на мизинец. Фактически она лежала пластом лицом вниз, застряв намертво в предательском лазе.

«Попалась!» И если поначалу эта мысль была почти веселой, то чуть позже она зазвенела в голове Джасс как тревожный набат.

«Только не паникуй. Расслабься, успокойся. У тебя ничего не чешется, ничего не болит! Ты чуть-чуть отдохнешь и выберешься», – уговаривала она себя.

А-а-а, как же! Тело уже нестерпимо зудело от пяток до макушки, пот заливал глаза и щипал в мелких ранках на лбу, в рот лезла пыль, и хотелось кричать от подступающего к горлу ужаса. Горячая волна паники стремительно захлестывала разум.

«Успокойся, успокойся, спокойнее…»

– Не-э-э-э-эт!!!

Джасс закричала, срывая голос на визг, задергалась в своей ловушке, ничего уже не соображая, в кровь разбивая руки и затылок, как животное, попавшее в капкан, бездумно рвется на волю до тех пор, пока не выбьется из сил. Сознание рассыпалось на тысячу корчащихся кусочков, на тысячу диких рычащих волчиц, на тысячу бешеных кобылиц, пока благословенное забытье не столкнуло ее в бездонный и черный колодец обморока.

Возвращение получилось мучительным и долгим. Кровь и пот смешались с пылью, покрыли толстой коркой лицо, вся кожа нестерпимо чесалась, а побои Узкоглазого пульсировали резкой болью. Джасс обмякла всем телом, истратив последние силы в припадке безумия. На смену панике пришла тупая усталость, похожая на тяжкое похмелье. Сбылся один из тех кошмаров, которые заставляли Джасс просыпаться в холодном поту. Быть похороненной заживо – не самый приятный способ расстаться с жизнью. Сколько человек может прожить без воды? Семь дней.

«Это будет довольно мучительно», – почти равнодушно думала Джасс. Теперь она прекрасно понимала волка, перегрызающего себе лапу, застрявшую в капкане. Перегрызть самой себе горло сейчас было бы лучшим выходом. А скоро крысы учуют запах крови. Но об этом лучше вообще не думать. Темнота вокруг сгустилась до плотности воды, и теперь Джасс не в силах была даже пальцем шевельнуть, постепенно скатываясь в полубред. Но и забыться не получалось никакими силами. Затекшая спина и здоровенный кровоподтек на боку, там, где Узкоглазый приложился прутом, все время ныли, выдергивая хатами из спасительной дремы.

Сколько времени прошло? Может быть, день, а может, два. Когда Бьен-Бъяр бросил ее, связанную, в степи, там по крайней мере были ветер, и ночь, и возможность перевернуться. Тогда жива была хоть небольшая, но надежда, что пропавший караван станут искать хисарцы, а ее саму найдут и освободят. Правда, спасение очень скоро обернулось темницей, но в яме нашелся Яримраэн. А тут? Тишина, запах крови, боль и отчаяние. И ни капельки надежды. Умирать столь отвратительным способом не хотелось. Сколько возможностей погибнуть быстро и безболезненно от меча ли, стрелы или ножа предоставлял злой бог судьбы, сколько раз Джасс презрительно пренебрегла его подарками, и не пересчитать. Как глупо сдохнуть, словно чумная крыса в узкой норе. Как глупо…

«Может быть, Узкоглазый отбил ей что-нибудь и теперь она умирает от внутреннего кровотечения?» – подала голос жалкая последняя надежда. Слишком уж стремительно разрасталась боль под ребрами и в боку. А если так, то Джасс остались от силы сутки.

«Прекрасно, замечательно. Спасибо тебе, злой бог. Только ты не обмани, пожалуйста!»

Даже пить расхотелось на радостях.

Собственно говоря, пугает мучительная и долгая смерть, а не смерть сама по себе. Не может же быть, чтобы столько веков жрецы всех богов, адепты всех культов, религий и верований, да и сами боги нагло врали насчет бессмертия души. Неважно, что ждет за Гранью: новое ли рождение, новый ли мир, слияние с Творцом или что-то не представимое человеческому разуму. Главное, что оно есть. Сколько Джасс помнила себя, она всегда цепко держалась за жизнь, не сдаваясь и не ломаясь, и никогда не принимала добровольного ухода. В Ятсоунском храме учили, что нет большего греха, чем швырять в лицо Создателю его дар, прыгая из высокого окошка, вдевая голову в петлю или вскрывая вены. И что бы ни произошло: болезнь ли, насилие ли, потери, – оно лишь испытание, которое нужно преодолеть любой ценой. Хэйбор презирал самоубийц, прежде всего считая их трусами. Джасс ему верила, но, видя, как убивается мать над тельцем мертвого ребенка, как лихорадочно блестят глаза обесчещенной девушки, как голосят вдовы, она ставила себя на их место и никогда не могла понять, а что она сама сделала бы на их месте. Смогла бы броситься со скалы, побывав под десятком оголодавших наемников, или продолжала бы жить, залечив раны тела? Смогла бы шагнуть в погребальный огонь к любимому мужу? Смогла бы пережить смерть единственного ребенка? Или вот теперь, намертво застряв среди камней, смогла бы вонзить нож в собственное горло, если бы, предположим, он у нее был? Мысли если не успокаивали, то уводили вдаль от боли в избитом теле и навязчивого зуда. Еще немного, и она ничего не будет чувствовать. Это хорошо! Жаль только, что все закончилось так быстро. В детстве Джасс думала, что в час своей смерти, если та не вонзится в нее вместе с отточенным железом и не унесет единым мигом, она станет горько плакать, и даже иногда представляла себе этот момент. Выходило очень трогательно, хотя череда горюющих внуков воображению давалась с трудом.