Армия Судьбы - Страница 38

– У меня есть ланга. И если это и была твоя задумка, то… я никогда не смогу отблагодарить тебя, потому что… нет такой молитвы и нет такой жертвы, которая бы уравновесила твою милость. – Маргарец поглядел на Черный Шар, матовый и непрозрачный, словно видел в нем лик таинственного бога. – Если же это такая кара за святотатство, то… все одно спасибо тебе, бог.

Говорят, что все имеющие волшебный дар, даже в таком малом количестве, как Элливейд, должны испытывать в храме Оррвелла небывалый подъем сил. Черный Шар должен будить потаенные энергии, отчего на него порой больно смотреть глазами. Ничего подобного лангер не испытывал. Наоборот, священный символ хотелось погладить пальцами, снова, как тогда, в детстве, коснуться его чуть шероховатой поверхности. Как котенка.

Конечно же Оррвелл ему ничего не ответил. Старый бог, как всякий истинный маг, как опытный бродяга и как каждый настоящий мудрец, не был склонен к дешевым внешним эффектам. Не засиял алтарь, и с чистого неба не упали молнии, и даже окошко больше не скрипело.

– Прощай… мой… бог, – молвил на прощание Элливейд, внутренним чутьем ощущая, что пора уходить, и, сам не ведая зачем, добавил: – Скоро увидимся!

Когда бы я была вольна,
Как волен ветер.
Тогда была бы я светла,
Как святы дети.
Тогда бы жизнь моя текла
Легко и плавно,
Когда б считала я любовь
Смешной забавой.
Когда б не тот кровавый полдень,
Которого не в силах вспомнить,
Когда б не стали свист
Под хмурой тучей
И не метель
Над неприступной кручей,
Когда б не прошлых жизней
Крепкий якорь.
Тогда бы я не разучилась
Плакать.

«Пой, пой, милая! А добрый лангер маргарец-Элливейд подкинет тебе еще одну маленькую серебряную монетку и еще одну монетку засунет между высоких упругих грудей, так соблазнительно выпирающих из разреза платья. И может быть, тогда ты улыбнешься мне более благосклонно? Ведь сама не знаешь, от чего отказываешься, красавица. Я – хвастун? Спроси у гордых маргарских красоток, спроси у изнеженных хисарских дам, спроси у горячих, как песчаная буря, женщин кочевых племен, у любой из тех, кто делил со мной постель за последние… э-э-э… семнадцать лет… Я – врунишка? Да ты просто смеешься, милая моя! Ну, целуй меня в губы, целуй! Ты же хочешь получить в подарок чудесные заморские сережки с жемчугом и бирюзой? Какая милая и умная девочка! Спой мне еще!»

Лучший способ обрести душевное равновесие – пойти в кабак и там обыграть в шинг парочку провинциальных простаков или поставить на самую тощую бойцовую рыбку и сорвать банк, а еще лучше – вытащить из «мешка Каийи» единственный белый камушек из пятидесяти девяти черных. Элливейд сделал и то, и другое, и третье, легко и непринужденно, практически не пользуясь своим даром. Смуглая певица-квартеронка уже строила планы касательно альковных удовольствий в объятиях удачливого игрока. Синяя рыбка – «бойцовый петушок» – сражалась за его денежки так отважно, что Элли по доброте душевной купил победителя и отдельную банку для него, а отдавая Сийгину, когда тот решил идти на постоялый двор, наказал прикупить корма.

– Шел бы ты домой, – посоветовал орк, не слишком надеясь на то, что будет услышан.

– Не переживай, Сийтэ, ты же видишь, как мне сегодня прет! Грех показывать Каийе зад, когда она так благоволит.

– Она слепая, все одно не увидит, где у тебя зад, а где перед, – ухмыльнулся орк.

– Нелюдь и богохульник, – напутствовал его маргарец, не отрывая взора от расклада в своей сдаче.

Сийгин ушел. Ему азарт был чужд в любом виде. Если орк пил, то знал меру, если заводил шашни с женщинами, то никогда не больше, чем с одной за раз, если играл в карты, то по мелочи. Может быть, таким и должен быть меткий лучник, который всегда попадал в цель. Скажем честно, один из лучших в степи стрелок. И в этом Сийгин являлся полной противоположностью своему давнему другу, не знавшему края ни в чем.

Вот и сейчас, сорвав банк, Элли не мог остановиться. Не из жадности, нет. Его сердце скакало галопом от восторга по мере того, как пустели карманы и кошели его соперников, кровь гудела в голове, и от волнения пересыхало во рту. Словно сама слепая богиня удачи-неудачи целовала его в сухие искусанные губы.

– Ставлю девушку! – крикнул немолодой уже хисарский купец, отчаявшись отыграться. – Против моего предыдущего проигрыша.

– На кой мне твоя девка?! – расхохотался Элливейд и кивнул на гору золота и серебра, выросшую у его правого локтя за этот вечер. – За эти денежки я буду сегодня трахаться со всеми шлюхами Ан-Риджи.

– Не скажи, маргарец. Ей шестнадцать, красавица с рыжими волосами до пят, девственница. Чистокровная, что твоя кобыла. Ни капли нелюдской крови.

Глаза лангера налились кровью.

– Что ты сказал? – тихо спросил он.

Игорный дом притих. Никто не знал истории Элливейда, зато все знали, как он ненавидит работорговцев. Ненавидит люто и при каждом подходящем случае обчищает как липку, до последней нитки.

– Я раздену тебя догола, скотина, – пообещал лангер, опасно щуря глаза. – Ты пойдешь по миру в лохмотьях, и твои сыновья станут батраками, а твои дочери окажутся в борделях, и внуки твои будут просить милостыню на ступенях храма Двуединого. Это я тебе обещаю.

Он выбил из рук опешившего торговца карты и швырнул их на стол. Так, чтоб все игроки увидели «знаки».

– «Кролик», «ползмеи» и «три тальфина». Ты блефовал, хорек! – прорычал Элли и сверху бросил свою тройку.

– «Бык»! «Солнце»! «Двуликий»!

Люди и нелюди сошли сума, подняв неистовый вой. Такого сочетания просто не могло быть, и не потому, что Элли мошенничал. Не может быть такой удачи! Просто не может!